Город мертвецов и другие истории (сборник) - Иван Грачев

Пока я шел, глядя вверх, и был ослеплен искусственными светилами, то совсем не заметил, как вдали показался девичий силуэт. Мои глаза видели тьму не настоящую, полную неверных фигур, разноцветных, как если бы мир вокруг был рисунком ребенка на темной бумаге. Когда я опустил глаза, сквозь радужную феерию проступило видение той, кого я ждал.

В свете уличных фонарей ее одежда – воздушное платье темно-синего цвета, но в ночи превратившееся в воздушный сгусток темноты, прямо поверх которого грубыми чертами ложилась черная кожаная куртка; весь этот наряд контрастировал с бледным лицом, которое будто сильнее насыщалось лунным светом.

Когда она подошла ко мне, к горлу подступил комок. Я снова подловил себя на мысли, что она не могла похвастаться какой-то волшебной красотой, однако ее внешность определенно обладала противоположным моему полюсу магнетизмом – так сильно меня влекла ее грустная улыбка, ее большие синие глаза, ее тонкая и изящная шея, и ключицы, приоткрытые воротом куртки.

И, конечно же, волосы, представшие передо мной во всей красе. С распущенными волосами моя спутница выглядело так по-настоящему, так живо, что когда легкий ветерок отрывал ее лишь едва заметные в ночной феерии локоны, я чувствовал их движение каждым биением сердца, каждым вдохом.

Мы шли вдоль дороги прочь из города, и все дальше, даже когда исчезли последние заправки, редкие фонари перестали освещать наш путь и мир вокруг погрузился во мрак, лишь иногда рассекаемый лучами света от появляющейся, или вновь исчезающей за невидимыми облаками, луны.

Не понимая, зачем это делаю, я рассказывал спутнице о своей жизни. Держались за руки, это придавало мне уверенности в себе, что делала мой голос тверже, и, не считая шагов, наш путь становился все длиннее с каждым лишним метром моего повествования.

Слушая ее молчание, я становился более раскрепощенным. Может быть, я подсознательно боялся, что она раскроет любую ложь, любую фальшь в моем рассказе, и этот самогипноз вел меня по горькой дорожке правды. Не стесняясь дрожи в голосе, я рассказал о смерти матери и отца, рассказал о своей первой любви и о несчастных друзьях, ведь не каждый из них смог бы дожить до моего теперешнего возраста. Я рассказал, как мой дядя заботился обо мне, как я боюсь, что с ним что-нибудь случится, ведь он единственный человек, которого я знаю в этом мире.

С каждым шагом я чувствовал, как мне становится все легче, жизнь снова обретает важность, а интерес к ней заставляет мое сердце биться быстрее. С каждым словом я понимал, что именно это и есть любовь – непонятная и бурная. Никогда раньше я не был уверен в том, что завтрашний день будет лучше предыдущего.

Мы дошли до знака, что сообщал о десятикилометровом рубеже, и моя спутница остановилась. Всю дорогу она молчала, но я чувствовал ее по сбивчивому дыханию, по дрожанию ладони, когда я рассказывал о самом сокровенном, чего не знал никто, даже мой дядя, ставший кем-то даже лучшим, чем просто приемный отец. В некоторые моменты я останавливал повествование, чтобы вдохнуть побольше воздуха, и я слышал громкое и частое биение ее сердца, она принимала груз моей жизни на себя.

А сейчас она остановилась и посмотрела на меня. В ее глазах я видел отражение собственного лица, освещенного лунным светом, – такое маленькое и искаженное – такое же, как и моя важность перед вопросом, что я боялся произнести вслух.

Она положила свободную руку мне на грудь и спросила:

– Что ты почувствовал, когда понял, что твой отец мертв?

– Боль… и отчаяние, – произнес я, подумав лишь пару мгновений.

– И все? – ее голос был тихим, но пытливым, погружающимся в самые далекие уголки мозга, где он звучал эхом, будто приказ. – Неужели не было легкости и свободы, чувства освобождения или отмщения за человека, которого так любил?

Я боялся ее слов. В ночи она вела себя совсем иначе, уверенно и твердо вопрошала об ужасных вещах.

– Почему ты спрашиваешь? – спросил я.

И она рассказала.

Она не помнила своего отца. Он был спортсменом, культуристом, всегда заботился о здоровом образе жизни. И умер в возрасте тридцати двух лет, через три года после рождения единственной дочери, от рака кожи. Тогда, в маленьком городке, мало кто знал об этом заболевании, и маленькую девочку с матерью вежливо, но настойчиво, попросили перебраться на окраину, где город граничит с лесом. Все не было бы так плохо, но врожденная непереносимость солнечного света оказалась единственным наследием отца для маленькой девочки.

Мать, любящая, но чрезвычайно сильно опекающая своего ребенка, запрещала ей выходить на улицу даже в пасмурную погоду. Девочка росла в четырех стенах, зная о том, что происходит вокруг лишь из книжек, ставшими для нее настоящим атласом в окружающем мире. Выдумка сливалась с реальностью, картинки оживали в ее глазах, как по волшебству, а стоило отвлечься от чтения, как вокруг оставалась лишь вечно больная от работы мать. И жгучее солнце, которое играло с маленькой девочкой, звало на волю, она словно слышала его, но, каждый раз, нещадно наказывало, стоило лишь взглянуть на ярко освещенную поверхность, не говоря уже о выходе на свежий воздух. А зимой, на окраине города, когда снег ложился ровным белым полотном, и солнце насмешливо зажигало каждую снежинку в этом бесконечном поле, заставляя глаза слепнуть, девочка пряталась в подвале, и тогда тени вокруг оживали под слабыми лучами масляной лампы.

Реальность и жизнь разочаровали девочку. Они жестоко пошутили над ней, заставив все время находиться в окружении стен и пляшущих на них теней. Единственным настоящим другом для нее стала домашняя крыса, однажды появившаяся на крыльце дома девочки.

В тот день стояла ужасная солнечная погода, а девочка стояла в углу рядом с окном, из которого открывался вид на крыльцо и дворик перед домом. Ее глаза были прикрыты мамиными солнечными очками, большими и неуклюжими, но только в них девочка могла видеть то немногое, что приоткрывали ей окна дома, ставшего ее крепостью на долгие годы.

Стоя в тени уютных стен, она заметила странное движение во дворике. Маленькое существо, не боясь солнечного света, бежало прямо к крыльцу. Когда оно приблизилось к первой ступени, движение прекратилось. Девочка думала, что существо заблудилось, будучи ослепленным беспощадным светилом, но, спустя несколько минут беспрестанного наблюдения, она не выдержала и вышла на улицу.

Навес над крыльцом был специально сконструирован так, чтобы защищать тенью максимально возможную территорию. Девочка подошла к границе света и тени настолько, насколько это было возможно, и заглянула вниз, к концу лестницы.

Внизу, маленькая крыса лежала на земле и тяжело дышала. На ее мохнатом туловище явно виднелись следы крови. От неожиданности, девочка наклонилась и зацепила рукой дышащий комочек. Правая рука почти сразу покрылась неприятной краснотой, которая выглядела словно вареная колбаса, и чесалась ужасно.

– Наверное, она убежала от своих хозяев. – Сказала девочка матери.

– Тьфу, выкинь эту гадость. Это же крыса, ты не знаешь, где она была и какую только гадость не принесла на своем противном хвосте.

Хвост новоиспеченного питомца был розовым и лысым, если не упоминать о том, что добрая его половина и вовсе отсутствовала.

– Доченька, я ведь хочу, чтобы ты росла умной и здоровой. Ты итак должна понимать, сколько мама делает для тебя, а ты принесла домой такой рассадник заразы, да еще и руку поранила.

Но девочка не послушала маму и оставила крысу себе, спрятав ее в большом деревянном ящике в подвале.

С того времени она спускалась в подвал все чаще, зажигала свою масляную лампу, чтобы убрать ящик и насладиться игрой с маленьким крысенышем, который оживал и, в тусклом оранжевом свете, становился настоящим гигантом, и неважно, что лишь на стене.

И вот однажды, девочка, дождавшись, когда мама уйдет на работу, в очередной раз спустилась под землю, ее ждало разочарование столь сильное, что оно могло сравниться лишь с небольшим количеством случаев ее жизни.

Ее друг едва шевелился в своем домике. Его движения были скованными и слабыми. Подергивая половинкой хвоста, он не мог шевелить задними лапами, и только мордочка дергалась к хозяйке, наполненная отчаянием, слишком огромным для такого маленького существа. Целый день девочка не умолкала, сидя в подвале и выходя лишь затем, чтобы стащить немного пищи для умирающего питомца. Она плакала, поглаживала его ставшую жесткой шерсть, приговаривая ласковые слова, потом рассказывала ему истории из книжек, убаюкивала стихами и песнями, но любимцу становилось все хуже.

– Он начал кричать, – ее глаза были полны боли, но рассказ уже увлек ее в бездну воспоминаний. – Он кричал громко и страшно, почти по-человечьи. Черт подери, я даже в самых ужасных снах не могла представить, что это будет настолько ужасно! Только потом, спустя много лет, я узнала, что это был рак. Что крысы страдают им гораздо сильнее людей, и боль от ног, пораженных опухолью, поднималась в его маленький мозг.